Курган 2. Лесные Боги  - Сергей Байбаков

— Была у одних стариков-родителей любимая дочь, — проникновенным голосом загудел Прозор, — души они в ней не чаяли, нарадоваться не могли. Ладненькая такая была… складненькая. Ну прям — ягодка лесная! И вот как-то пошла лапушка-дочь в лес: ягоды там собирать, иль грибы… А может орехи. Не знаю точно… И попалась она на глаза лесному быку-туру. Такому же, как мы только что видели. А родители дочку нарядно одевали. Ярко… Вот увидел девушку тур, и загорелись у него глаза. Ноздрями зашевелил, задышал тяжело и замычал на весь лес. Как туры зов дают, ты Добромил щас слышал, — громко и зычно, аж листва дрожит. Глаза у него — ну прям как рубахи у наших молодцев! — заалели-побагровели. Захотелось любимцу богов женихаться с этой девицей. Я же говорю — красивая, нарядная, румянец на щеках. Не устояло турье сердце… Подбежал он к девушке, и говорит ей ласково, сватается: «Давай поженимся, красна девица?» А девушка испугалась быка-тура: глаза у него кровью налитые, и копытами землю скребет от нетерпения. Пустилась она от такой страсти бежать куда подальше! А тур за ней! Долго ли коротко ли бежали, и вот бежала, бежала девица, да не удержалась на ноженьках своих неутомимых и упала. А бык бы-ы-стро мчался… Не мог сразу остановится, стать свою богатырскую сдержать… Ну, налетел он на нее… и невзначай затоптал копытами свою невесту. Бык-тур — он большой, тяжелый… После его копыт навряд кто жив останется… Что делать? Принес тур ее родителям-старикам на своих длинных рогах. Забирайте, мол, свою дочь — призвал ее к себе Велес, умерла она. Хороните по обряду, да тризну справьте. Не удалось нам пожениться… Ну что тут поделаешь? Погоревали-погоревали родители, да похоронили лапочку-дочь. Да вот только никак все успокоиться не могли — плакали да убивались… Забыли, что по ушедшим слез лить не надо. Одна отрада у них была: как спать лягут, так все им видится, что дочь на рогах у тура каждую ночь к ним приезжает, на лавку у стены садится и разговаривает с ними… Ну, еще еду готовит, да в избе прибирается-хозяйствует. Совсем как при жизни! Много времени прошло, много слез старики пролили. — Тягучим голосом, нараспев, тянул Прозор, не видя, что отроки — Борко да Милован, покраснели и надули щеки так, что казалось: румяные лица вот-вот лопнут. — И вот настала ночь, когда не пришла к ним дочка разговаривать и в избе прибираться. Одну ночь ее нет, другую… Что ж случилось-то такое? Захотелось родителям узнать, куда их дочь подевалась. Вышли они ночью в лес посмотреть, да поискать ее. И тут слышат в кустах стоны натужные, и будто кто-то, что-то тяжелое волочёт! Побежали старики туда, а там их дочь впрягла тура-быка в большое корыто, и тянут они его вместе. А корыто слез полное, что родители по ней пролили! И не сдвинуть это корыто с места. Вот какое оно тяжелое! Поняли родители, что не стоит плакать да убиваться по дочери: тяжело ей с их слезами совладать. Слишком уж их много пролито. Даже тур, ее жених, и тот это корыто с места сдвинуть не может. Перестали старики по ней плакать да убиваться. Прошло еще какое-то время. И вот как-то раз, как стемнело, снова пришла их любимая дочь. И говорит им такие слова: «Спасибо батюшка, спасибо матушка, что перестали плакать по мне, да убиваться. Не пускали меня ваши слезы с земли на небо. Много их было, тяжелы они — назад тянули. Если бы вы не плакали по мне, то я давно бы с земли ушла. А теперь, когда нет у меня этого корыта слез, я могу на луну уйти, пусть Велес рассудит обо мне». И ушла она, и больше к родителям по ночам не приходила. А вот только с той поры горевать они перестали. Поняли, что слезами горю не поможешь. Что наоборот, радоваться надо — когда человек с земли уходит. Ведь если не грешил он сильно, и в пекло не попал по велению Велеса, то жизнь его ждет гораздо лучшая, чем прежде была. Так что никогда не надо по ушедшим горевать, Добромил, — заключил Прозор, — они тебе спасибо скажут, что не приковывают их наши слезы да печаль к земле, как приковывали эту вендскую девушку…

«В общем, притча хороша. Хоть Прозор и рассказывал не слишком складно, — подивился Любомысл. — Можно было бы и приукрасить — более витиевато изложить. Впрочем, он прав: не стоит горевать по ушедшим, а только радоваться надо, что им лучше, чем нам. Да и княжич к Прозору прислушивается — для него он герой. Что ж, Прозор молодец — к месту свою притчу рассказал. Странно, почему я ее раньше не слышал?»

— Эх, Прозор, Прозор! — заулыбался, залучившись морщинами старик. — А ведь знаешь что? Великий дар в тебе пропадает! Зазря пропадает! Я б на твоем месте бросил бы службу у нашего князя, да подался бы в былинщики! Заимел бы себе гусли, аль какую другую вещь — поющую да слух услаждающую. И ходил бы я с этими гуслями по городам и иным местам, где добрый люд живет, не тужит. В каждой корчме я бы такие байки да притчи занятные рассказывал, да подпевал, когда надо, густым голосом. Когда бы, в какое поселение ты б не зашел, то матери молодые выводили бы своих чад малых, и показывали бы тебя им. Чтоб до конца дней своих разумные дети помнили, как мимо них проходил славный сказитель, да песню пел… Потом бы глядишь — и внукам бы это рассказывали, хвалились… Ты только подумай, Прозор! — хитро-проникновенным голосом убеждал старик дружинника. — Везде тебе почет, все тебя любят и знают! А тебе ничего и делать не надо: только знай, горло дери в свое удовольствие, да честной люд вот такими сказками потешай! И все бы тебя знали, привечали, да к себе погостить зазывали. Ведь каждому было бы лестно, что у них на лавке у стены сидит не кто-нибудь, а сам великий былинщик Прозор! Да песни и байки свои ладные тянет! Эх, какой баюн в тебе пропадает! Вижу теперь, не только мечом ты махать горазд.

Прозор с подозрением покосился на Любомысла. В словах старика явно чувствовался какой-то подвох. Особенно, когда Любомысл сказал, что его будут детишкам показывать, как диво-дивное, и что он на лавках будет горло драть. Прозор думал, чем бы ответить…

А два молодых увальня — Милован да Борко уже в открытую скалили зубы. Ладно, у них ума пока не палата — набраться его еще где-то надобно. Им лишь бы поржать как жеребцам — что вокруг кобылок вертятся да гарцуют, да баклуши побить. «Ничего, в Виннету вернемся, я их погоняю поутру, поплещутся у меня в Ледаве — с берега на берег по несколько раз без остановки, — злорадно подумал Прозор, — когда посинеют, румянец спадет, так забудут, как над старшими насмехаться! Пыл-то быстро сойдет».

Хотя, конечно, Прозор это просто так подумал. Не будет он парней гонять. Борко и Милован дружинники княжеские, да вдобавок ко всему — венды. Они охотничье и воинское умение с молоком матери всосали. И так все умеют. И Ледаву могут переплывать туда да обратно устали не ведая. Конечно, на мечах им далеко до Прозора, да и из луков парни не могли бить в кромешной тьме. Но, не все сразу… Опыт потребен.

А таких как он немного. А вообще-то — в остальном молодцы уже ничем не уступят другим воинам. И иноземным воителям с ними тягаться бесполезно. Велислав — он кого попало в свою дружину не набирал! Ему князь Молнезар полную волю дал: какова должна охранная дружина при маленьком княжиче быть — то Велиславу решать. Вот Велислав и набрал самых лучших. Милован и Борко из рода Рыси, сам Прозор из рода Лося. Есть воины и из других родов. Почитай что со всех вендских лесов, из всех родов, кто-нибудь да несет службу при князе. А уж в охранный отряд Велислава вообще самые лучшие вои и охотники набраны! Недаром у всех знак на плащах одинаков — прыгающая рысь в круге. Рысь — это понятно. А круг означает солнечный щит бога Хорса. Нет равных этим витязям… Нет — и не будет!